От реабилитации к «похоронам»: как менялось банкротство в России

Авторы: Дмитрий Казаков, Андрей Трушин, Сергей Королев

Я помню, как все начиналось…

Первый закон о банкротстве в современной России заработал с 1 марта 1993 года. Документ предусматривал три варианта развития событий для несостоятельного предприятия:

• принудительная или добровольная ликвидация: первая по решению суда, а вторая под контролем кредиторов;
• реорганизация: внешнее управление имуществом и санация;
• мировое соглашение.

Банкротное дело тогда могли возбудить не только по заявлению кредитора или должника, но и по просьбе прокурора. Правда, Юрий Федоров, партнер, руководитель практики «Слияния и поглощения» П Б Олевинский, Буюкян и партнеры, не припомнит, чтобы надзорный орган хоть раз воспользовался таким правом.

В 1994 году власти создали при Госкомимуществе Федеральное управление по делам о несостоятельности (ФУДН), которое получило полномочия банкротить предприятия, относящиеся к госсобственности. Ведомство нередко использовало свои возможности для принудительной приватизации безнадежных должников, уклоняющихся от подачи заявления о своем банкротстве. А еще ФУДН помогало создавать и развивать с нуля институциональные структуры в этой сфере, которая только зарождалась, говорит Федоров. По его словам, порой этому госоргану приходилось директивно предлагать на местах антикризисных управляющих из числа своих сотрудников или привлекаемых специалистов.

Одно из громких уголовных дел 1990-х годов оказалось связано с деятельностью замглавы того ведомства Петра Карпова. Его обвинили в получении взятки 5 млн руб. от замдиректора Саратовского электроагрегатного производственного объединения (СЭПО) Сергея Подопригоры. Якобы за эти деньги чиновник обещал признать предприятие банкротом. Как утверждало следствие, топ-менеджеру это было необходимо, чтобы скрыть хищение средств СЭПО. По словам адвоката Генриха Падвы, который защищал Карпова, деньги, полученные от саратовского объединения, были гонораром чиновника за оказание неких консультационных услуг. В итоге после двух лет следствия обвинение Карпову переквалифицировали на злоупотребление служебным положением, а потом его и вовсе амнистировали в 1998 году. Само ведомство в дальнейшем упразднили, а его полномочиями сегодня обладает ФНС.

Как банкротили должников в 1990-е

В то время для признания должника банкротом нужно было не только установить факт неисполнения обязательств, но и доказать, что их размер превышает стоимость активов должника. Такой критерий позволял недобросовестным бизнесменам не исполнять свои текущие обязательства, объясняет партнер Ю Ф Инфралекс Станислав Петров. Тем более в 1990-е годы привлечь к ответственности контролирующих лиц получалось лишь через уголовное дело. Безнаказанность менеджмента и бенефициаров создавала огромное пространство для злоупотреблений, обмана кредиторов и бюджета, утверждает эксперт. А в тот период вся экономика была пронизана цепочками взаимных неплатежей. Урегулировать эти проблемы бизнес пытался по-разному, вспоминает партнер А К Аснис и партнеры Кира Корума. По ее словам, достаточно популярными стали бартерные схемы и зачеты, а процедурой несостоятельности обычные участники рынка пользовались нечасто. Множество убыточных предприятий не хотели банкротиться, а кредиторы предпочитали пользоваться традиционными процедурами взыскания долгов, подтверждает партнер Ю Ф Пепеляев Групп Юлия Литовцева.

Законодательство о банкротстве 1990-х годов нельзя назвать достаточно проработанным, значительная часть вопросов осталась за бортом и разрешалась судами исходя из общих принципов права. О единообразии правоприменения первого законодательного акта не приходилось и думать.

Станислав Петров

Несмотря на фактический финансовый крах огромного числа компаний, общее число официальных банкротств оказалось крайне незначительным. С 1993 по 1995 год банкротами по всей стране признали чуть больше 1000 фирм, хотя до 1998 года обсуждаемая процедура была весьма простой. Для обращения кредитора с заявлением о банкротстве не требовалось решение суда, что приводило к частым злоупотреблениям, отмечает Литовцева. Этап «наблюдения» отсутствовал, потому сразу вводилось конкурсное производство или внешнее управление. Кроме того, первый закон не устанавливал каких-либо особенностей для разных категорий должников и требования кредиторов рассматривал не суд, а управляющий. Это порой приводило к необоснованному увеличению реестра требований, замечает руководитель практики банкротства А Б Казаков и партнёры Сергей Королев.

Да и сами дела по определению обоснованности заявления кредитора порой тянулись много месяцев, отсутствовал финансовый анализ, а привилегированные кредиторы не могли повлиять на ход банкротства, продолжает перечислять минусы того регулирования эксперт. Стоит отметить, что и торги были далеки от совершенства, и это в конечном счете позволяло передать имущество обанкротившихся предприятий «в нужные руки» за бесценок, добавляет старший партнер А Б Казаков и партнёры Андрей Трушин. Одним словом, вопросов в отраслевом законодательстве тогда было гораздо больше, чем ответов, говорит Литовцева.

Процедуры банкротства растягивались на такое продолжительное время, что в 2002 году, когда приняли уже третий по счету закон о банкротстве, суды еще завершали рассмотрение банкротных дел, возбужденных по правилам законодательства 1992 года.

Юлия Литовцева

Даже с учетом перечисленных минусов банкротная практика 1990-х гораздо больше оказалась заточена на реабилитацию предприятий и сохранение рабочих мест, чем сейчас, констатирует Петров. В банкротствах производственных компаний тогда нередко применялись так называемые реорганизационные и оздоровительные процедуры, были попытки спасти бизнес, подтверждает слова коллеги Корума. Она в то время представляла интересы банков-кредиторов в банкротстве крупных строительных и производственных холдингов. Сейчас любое дело о несостоятельности ведет к «убийству» бизнеса и перераспределению активов, подчеркивает она.

Новые подходы к старым проблемам

На фоне экономического кризиса 1998 года власти приняли новый закон о банкротстве. Этот документ ужесточил ответственность собственников и менеджеров предприятий, подчеркивает Литовцева. Тогда законодатель избрал правильный путь, ориентированный на мировой и отечественный опыт регулирования проблем несостоятельности, полагает Королев. Впервые ввели процедуру наблюдения, для инициирования банкротства кредиторам стало необходимо иметь решение суда, а еще появилось специальное регулирование для ряда категорий должников, включая индивидуальных предпринимателей.

Правда, без недостатков снова не обошлось. В новом законе одним из основных признаков банкротства обозначили размер задолженности: более 500 МРОТ для юридического лица и 100 МРОТ для гражданина. Но банкротство физлиц так и не началось из-за отсутствия регламентирующих норм, а вот шторм финансового краха компаний начался полноценный, вспоминает Федоров. Со временем выяснилось, что новеллы установили очень широкие и недостаточно корректные условия отстранения руководителя должника, а функции главы фирмы переходили к временному управляющему. После этого участь должника уже можно было не обсуждать, говорит эксперт.

Одним из первых громких дел было стремительное банкротство столичного универмага «Краснопресненский», проведенное группой «Росбилдинг». После чего «посыпались» заявления в отношении ряда крупных столичных магазинов, число «жертв» превысило несколько десятков. Они были легкой добычей из-за большого числа контрагентов, оплату по обязательствам которых было сложно контролировать, говорит Федоров. Автоматизированные системы учета находились в зачаточном состоянии, а порой одна упущенная платежка приводила к катастрофическому развитию ситуации, подобному лавине, поясняет эксперт.

Так что в 1990-е годы и начале 2000-х банкротство использовалось в качестве способа передела собственности, констатирует руководитель судебно-арбитражной практики А Б Егоров, Пугинский, Афанасьев и партнеры Валерий Еременко. А управляющий партнер А Б Павлова и партнеры Галина Павлова и вовсе категорично утверждает, что института банкротства в то время фактически не существовало. Его активное развитие в нашей стране началось лишь после принятия действующего отраслевого закона 2002 года, считает она. С его появлением регулирование стало все более жестким по отношению к должникам и их руководителям, отмечает Петров. Государство практически отстранилось от участия в спасении компаний, за исключением стратегических предприятий и банков. О старой эпохе в сфере банкротства напоминает лишь процедура внешнего управления, которая в настоящий момент применяется крайне редко.

Схема недобросовестных должников начала 2000-х

Чтобы получить контроль над процедурой, недобросовестный должник заключал с «дружественным» кредитором мировое соглашение, утвердив его в суде. Такой кредитор в ускоренном и упрощенном порядке получал исполнительный лист, предъявлял в ФССП и добивался возбуждения дела о банкротстве, предлагая своего арбитражного управляющего. А добросовестный кредитор в это время мог еще долго бороться в судах за получение решения о взыскании долгов, рассказывает Корума. Она столкнулась с такой ситуацией, защищая интересы Сбербанка в спорах ФСК «Кейтоун» и ООО «ЛИНН», строивших комплекс «Царев Сад» на Софийской набережной (дела № A40−10 153/030−55−117 и № А40−30 212/03−124−20б). Разбирательство дошло до ВАС, где ей впервые в практике удалось оспорить определение об утверждении мирового соглашения между должником и его «дружественным» кредитором. В дальнейшем это помогло переломить ситуацию с банкротством и получить в собственность банка весь комплекс.

Сейчас в банкротной сфере еще остаются архаичные инструменты прошлого. Королев к ним относит процедуру наблюдения, которая длится многие месяцы без реального удовлетворения требований кредиторов или помощи должнику. Когда-то ее задумывали как предохранительный клапан и защиту от необоснованного признания должника банкротом. Но такой этап оказался совершенно бесполезным, соглашается Литовцева. У нее еще вызывает удивление сохранение крайне низкого показателя неплатежеспособности — 300 000 руб. — для юридических лиц. Эта сумма даже ниже аналогичного показателя для банкротства гражданина. По словам Еременко, банкротство по-прежнему очень часто используется не для финансового оздоровления компании, а для технического решения проблем с кредиторами, которые получают мизерный процент от своих требований. Такого не должно быть, настаивает партнер АБ ЕПАМ.

Банкротство будущего

В ближайшие 10−15 лет эксперты ждут от банкротной процедуры активной цифровизации. Издержки снизятся для всех ее участников за счет отказа от публикаций в «Коммерсанте» и почтовых рассылок, проведения собраний кредиторов и судебных заседаний в онлайне, а также введения электронного документооборота, перечисляет Петров. Благодаря этому эффективность банкротства должна существенно вырасти.

Капитализм стейкхолдеров и предполагаемая «эмансипация» человека от частной собственности в принципе делает ненужным институт банкротства. Кроме того, грядущая полная прозрачность и «онлайн-мониторинг» бизнеса позволят пресекать негативные экономические тенденции в зародыше. Уже в ближайшем будущем вся «кредитная история» должника, его деловые связи, в частности с конечными бенефициарами, станут доступны заинтересованным лицам.

Дмитрий Казаков, управляющий партнер А Б Казаков и партнёры

Юристы надеются и на то, что в будущем станут активнее использоваться реабилитационные процедуры. Банкротство должно «превратиться из „кладбища“ для бизнеса в очищающий фильтр, отделяющий жизнеспособные компании от безнадежных», уверен Петров. «Хоронить» бизнес мы уже научились, пора учиться и «откачивать» компании, испытывающие финансовые затруднения, поддерживает мнение коллеги партнер А Б Павлова и партнеры Сергей Левичев.